Эмилия едва не задохнулась от возмущения, прочтя первую строку послания. Но заставила себя прочесть всё, до самой последней точки.

«Я не стану просить прощения за свершившееся, потому что ты не примешь его и, в лучшем случае, плюнешь мне в ответ мне в лицо. Я решил избавить тебя от своего присутствия в твоей жизни и по возможности исправить хоть что-то. Хелен и Томас отвезут тебя в дом, купленный мной ранее. Он будет принадлежать тебе. Чуть позднее на твой адрес придут бумаги, в которые ты сможешь вписать своё имя или любое другое, которым захочешь назваться. Я надеюсь, что средств, оставленных мной, тебе хватит, чтобы зажить красиво и счастливо, забыв обо мне. Пожалуй, это самое лучшее, что можно сделать. Полное забвение без права на память…»

Вот это – всё? Эмилия скомкала лист бумаги и встала, пройдясь по комнате.

Я не стану просить прощения?

Ловко! Он обязан был не просить, но умолять о прощении, впитывая её презрение. Он должен был ожидать её благосклонной улыбки по утрам так, как скитающиеся по пустыне голодные евреи во главе с Моисеем – манну небесную.

Но вместо этого – торопливое бегство в неизвестном направлении и несколько строк напоследок. Эмилия прошла в свою комнату и оделась. Движения были собраны и полны спокойствия. На мгновение она задержалась перед дверью в его спальню и вернулась за письмом. Внизу в холле её дожидалась прислуга.

– Стол накрыт для завтрака.

– Я не желаю завтракать. Где ваш хозяин?

– Он отбыл и отпустил прислугу на все четыре стороны. В доме остались только я и Томас. Нам велено сопроводить вас.

– Отлично. Не терпится увидеть, что он приготовил для меня.

Прислуга молча двинулась вслед за девушкой. Томас заменил кучера, Хелен устроилась рядом с ним. Экипаж плавно тронулся с места. Эмилия осматривала окрестности через окно, пребывая мыслями далеко отсюда. Словно очнувшись, она с удивлением заметила, что экипаж уже остановился, а дверца приглашающе распахнута.

Хелен подвела девушку к двухэтажному особняку, распахнув дверь. Дом был полностью обставлен дорогой, изящной мебелью. Повсюду лежали мягкие ковры и приятные глазу мелочи. Хрустальные люстры свисают с высоких потолков. Плотные дорогие шторы на окнах и тонкий невесомый тюль.

Эмилия ходила из комнаты в комнату. В спальне шкафы полны одежды, которая – она не сомневалась – придется ей в пору. В кабинете на изящном письменном столе лежал ещё один конверт, в котором был написано только «код от сейфа» и ниже – комбинация цифр. Эмилия повертела рычаги сейфа, отворила дверцу, оглядывая содержимое. В голове ехидно пронеслось, что, наверное, ни одна куртизанка не получала столь щедрую оплату за пару десятков минут. Максимилиан расплатился щедро. Дом, золото, драгоценные камни и украшения, возможность начать новую жизнь взамен старой отобранной…

– Как скоро придут бумаги?

– Извините, об этом мы ничего не знаем. Мы получили приказ только привезти вас сюда и отправляться, куда глаза глядят.

– Тогда убирайтесь. Вы для меня – нежеланные гости.

Эмилия развернулась спиной и пошла вглубь дома, опустилась в кресло и принялась ждать. Обещанного.

Бумаги прислали тем же днём через обычного почтового служащего в непримечательном конверте. Если это была подделка, то высококачественная, неотличимая от оригинала, с должными гербовыми печатями. Рука на мгновение застыла над пустой графой, а потом она вписала в него своё новое имя, усмехнувшись его благозвучности. Оставаться в доме ей не хотелось. Эмилия собрала небольшой чемодан и ручную кладь.

Маленький штрих напоследок – разлить масла из ламп по углам всех комнат дома и поджечь. Огонь занялся быстро, с удовольствием пожирая деревянную мебель и дорогие ткани. Густой чёрный дым валил верх. Скоро пожар разгорится так сильно, что зарево его будет видно издалека. Эмилия неторопливо прошла по мощёной дорожке, покидая огороженную территорию. Напоследок она обернулась, глядя, как беснуется пламя. В голове отчётливо пульсировало: щёлк-щёлк-щёлк, словно кто-то осторожно проворачивал барабан револьвера.

Спустя три месяца

Поместье Уоррингтонов

Уоррингтоны ни в чём себе не отказывали. Шикарный трёхэтажный особняк с огромным подвалом, просторный сад, засаженный фруктовыми деревьями, конюшни и простирающие за ними обширные владения. Обычно по четвергам было довольно шумно – сын, Ричард, любил собирать друзей. Они распивали спиртное и резались в карты допоздна, чадили сигарами и наполняли задымленный воздух взрывами громкого хохота. Но Ричард Уоррингтон был мёртв.

Обычно и по пятницам в поместье бывало многолюдно – супруга Уильяма любила устраивать званые вечера, блистая ослепительными драгоценностями и шикарными вечерними нарядами. Но вот незадача, она не вернулась с лечения минеральными водами курортного городка. Её приступы невроза после смерти сына участились и стали особенно острыми. Врач посоветовал принимать опий, мизерными дозами. Но почему-то Анна чересчур быстро пристрастилась к наркотику. И Уильяму пришлось запереть свою супругу в закрытой лечебнице, вернувшись в стены поместья без супруги. Но в сопровождении молодой девушки, скромно державшейся поодаль.

Уильям представил её как свою новую экономку. Злые языки некоторых из слуг сразу повесили на девушку ярлык любовницы Уоррингтона. Бросьте, говорили им вторые, что он мог в ней найти? Нельзя было сказать, была ли она хорошенькая. На людях её лицо всегда скрывала безвкусная уродливая шляпка с густой вуалью, осанка была не самой правильной. Погодите-погодите, не унимались первые. Это всего лишь на публике.

Едва скрывшись за закрытыми дверьми, девушка, переступая порог, преображалась. Тело принимало горделивую осанку, поступь становилась плавной, вкрадчивой, как мягкие касания кошачьих лап. Уродливый головной убор – прочь. А под ним – роскошные тёмные волосы, ложившиеся на плечи блестящей чёрной ночью. Карие глаза призывно блестят под пушистыми ресницами, и непростительно красным алеют пухлые губы.

По субботам в поместье Уоррингтонов обычно принимали деловых партнёров и редких гостей Уильяма Уоррингтона, человека занятого, с деловой хваткой и пытливым умом. Несмотря на то, что он уже отошёл от дел, к нему зачастую обращались за советом и помощью. Тонкое лицо Уильяма всё ещё было привлекательным, несмотря на почтительный возраст – ему было уже давно за шестьдесят. Одним словом, он располагал к себе. Как и расположил, наверное, мужчину, сидящего в кресле напротив. Он слушал Уильяма, согласно кивая головой.

Взгляд светло-серых глаз горел предвкушением… Внезапно он уловил боковым зрением движение на лестнице, ведущей вверх. Лёгкий, тонкий женский силуэт появился на мгновение, застыв без движения, и пропал. Что-то знакомое почудилось в нём мужчине. Но… не может этого быть. Она? Здесь?

– Извините, Уильям, но я хотел бы воспользоваться комнатой, выделенной для меня на нынешний вечер.